Спесь - Психология темной стороны силы

 

 

 

 

Спесь Посвящаю моему добро­му приятелю и отменному про­фессионалу, питерскому интел­лигенту Борису Пинскеру, кото­рый навёл меня на это изложе­ние. Спесь, чванство, высокомерие, гордыня, надменность, снобизм (во втором, новом значе­нии) — как же мы не любим людей, демонстрирую­щих нам подобное отношение! Сразу хочется плю­нуть на спину, в лужу толкнуть или поставить в глу­пое положение, чтобы посмеяться. А всё почему? Потому что надменный человек вроде как и показы­вает нам своё превосходство, но делает это не так, как положено у простых и честных людей — в спо­ре и драке, а каким-то таким манером, что и не придерёшься. Нос там задерёт, губы скривит, хмыкнет неопределённо… Вроде и морду-то бить не за что. А противно… Чувствуешь себя этаким вторым-третьим сортом, с суконным рылом, а то и со свиным, в ка­лашном ряду. А ещё хуже, если такая чванная физио­номия имеет над нами какую-то минимальную власть: сидит за стеклянным окошком или носит по­гоны. Очень трудно бывает удержаться от того, что­бы начать заискивать и лебезить: «Но, ваше превос­ходительство, я ваше превосходительство осмелил­ся утрудить потому, что секретари того... ненадёжный народ»… И гадко на душе, потому что чувству­ешь в себе рабскую, плебейскую струну, а всё из-за кого? Хотя, с другой стороны, в иностранных филь­мах (в отечественных — не то) аристократы смотрят­ся вполне себе выгодно. Все такие гордые, властные, знающие себе цену, и вместо наорать и вцепиться в волосы — элегантно так перчатку в харю шмяк! Аж сердце замирает от восторга. Но то в фильмах. Или в книгах. Особенно, когда так себя ведёт протаго­нист. — Хамье! — стеклянным голосом произнёс Румата. — Вы же неграмотны, зачем вам подорожная?.. А.иБ. Стругацкие «Трудно быть богом» Такое же поведение антагониста вызывает уже блаародное негодование и желание нашарить у бедра эфес шпаги.  — Эй, сударь! — закричал он. — Вы! Да, вы, прячущийся за этим ставнем! Со­благоволите сказать, над чем вы смеётесь, и мы посмеёмся вместе Знатный проезжий медленно перевёл взгляд с коня на всадника. Казалось, он не сразу понял, что это к нему обращены столь странные упрёки. Затем, когда у него уже не могло оста­ваться сомнений, брови его слегка нахмури­лись, и он, после довольно продолжительной паузы, ответил тоном, полным непередавае­мой иронии и надменности:  — Я не с вами разговариваю, милости­вый государь. А.Дюма «Три мушкетёра» Впрочем, Дюма аристократом не был. Он описывал свои, мещанские представления об ари­стократических манерах. Перечтя в зрелом возрасте «Графа Монте-Кристо», я испытал разочарование: самозванный граф как был плебеем, так и остался, несмотря на отсидку. Лишь превратился в позёра и фата. К счастью ли, к сожалению ли, в нашей стра­не аристократизм — явление редкое. Люди высоко­го положения — политики, крупные чиновники, про­мышленники и банкиры — принадлежат либо к ку­печеской, либо к бандитской среде, в лучшем слу­чае — вышли из охранки. И ведут себя, соответ­ственно, по-свински.  — Что ж вы мне прошлый раз, когда я покупал картины, не показывали этой штуки? Занятно!  — Купите! Замечательная вещь, — за­хлопотал хозяин, почуяв настоящего покупа­теля. — Настоящая олеография! Это не то что масляные краски... Те — пожухнут и по­чернеют... А это — тряпкой с мылом мой­те — сам черт не возьмёт!  — Цена? — уронил покровитель искус­ства, прищурившись с видом покойного Тре­тьякова, покупающего уники для своей гале­реи...  — Четыре тысячи.  — Ого! И трёх предовольно будет. До­статочно, что вы прошлый раз содрали с меня за женскую головку «Дюбек лимон­ный» — шесть тысяч.  — Та ж больше. И потом на картон на­клеена — возьмите это во внимание!  — Ну, заверните. А фигур нет?  — То есть скульптуры? Очень есть одна стоящая вещь: Диана с луком.  — Садит, что ли?  — Чего?  — Лук-то.  — Никак нет. Стреляет. А.Аверченко «Косьма Медичис» Следующее после дворян по уровню пове­денческого самосознания сословие — интеллиген­ция (духовенство в расчёт не берём — его деграда­ция на устах у всех). Она, правда, тоже пострадала со времён революции. Случилось мне видеть однажды фотографию конца XIX века — инженеры на строи­тельстве моста,. Достойные, одухотворённые, интел­лектуальные лица, полные сознания ответственно­сти, важности и полезности дела, которым они зани­маются. Впрочем, к моему удовольствию, в Питере, где я сейчас осел, рафинированных интеллигентов (в моем понимании) довольно много, что безумно при­ятно. Сами они, тем не менее, сетуют, что народ в го­роде уже не тот, не тот… Хитрость в том, что аристократия отличается от интеллигенции базовым поведенческим детерми­нантом: если интеллигент всеми силами старается, чтобы соседу справа/слева не стало неудобно, то аристократ всеми силами старается не выгля­деть невыгодно, недостойно. Иногда одно другому не мешает. Но не как правило. Важно, что панибрат­ство с низшими сословиями дворянина запятнает, и поэтому аристократы «держат дистанцию», то есть избегают эмоционального контакта. Что сразу даёт понять современному собеседнику, что его отнесли к черни, и порождает в нем протест. А протест мож­но обработать двояко: либо вступить в конфронта­цию и заставить признать себя крутым, либо услуга­ми и почтительным поведением вызвать расположе­ние, достаточное для положительной оценки. Конфронтация не спасает, потому что в ней признание равенства выражается через агрессию (которая всегда проявляется только к равным в определённых границах, не выше и не ниже), а аристо­крату это совершенно не выгодно, и он категориче­ски отказывается злиться, как мы видим из диалога д’Артаньяна и Рошфора. Да и как-то неконгруэнтно пытать господина с графскими замашками вопроса­ми класса: «Ты ваще с какого раёна, а?». А без скло­ки, без обмена оскорблениями как-то и драться-то начинать невежливо. Стремление же услужить дво­рянину будет, в некоторых случаях, им одобрено или, по крайней мере, воспринято благосклонно. В этих смыслах надменность полезна и эффективна. Можно возразить, что спесь невежлива. Да, соглашусь я, невежлива, в том случае, если вы желае­те вступить в контакт. А зачем вам, собственно, ненужные вам контакты? Пусть словоохотливого ал­коголика отпугнёт ваша холодная мина и отстранённая поза, так будет лучше. Вы были невежливы с развязным пьяницей — ах, беда какая! А вот если вы решите выразить собеседнику своё расположение, то оно будет гораздо ценнее из холеных рук гордо­го аристократа, чем в исполнении заискивающего крестьянина. «А вонючие мужики ломали свои шап­ки и говорили: «Это ничаво». Порадуйте, порадуйте хорошего человека значимой для него благо­склонностью, вам зачтётся. Есть сложность. Попытки выглядеть важно, гордо, как правило, смешны. Старый анекдот: Купец гуляет. Ресторан, цыгане, половые носятся, водка вёдрами, расстегаи, девки… И вдруг появляется барин. По виду — только из Парижа. Фрак, цилиндр, трость… Волшебным образом весь персонал бросает купца и на­чинает виться вокруг нового посетителя.  — Чего изволите? Севрюжки, раков?  — Мне, пожалуйста, сразу рюмку мин­дального ликёру и кусочек ананаса, а по­том — черепахового супу чашечку. Тем вре­менем запеките пару рябчиков. Нафарши­руйте их, одного — каперсами и спаржей, а второго — рубленой цыплячьей печенью с перепелиными яйцами и языками… Купец смотрит на всё это ревниво и пытается не отставать:  — Мне сей же час ещё ведро водки и окорок самолучший! И индюка с капустой! Барин:  — …обложите их сельдереем, маслина­ми, картошечкой мелкой, морковкой каротель, только смотрите, чтобы сверху была подсу­шенная, снизу поджаристая, а внутри — в меру мягкая… Купец:  — И мне картохи! Ведро! Быстро!  — …под крылышки им положите: пер­вому — брусники, а второму —...  — Клюквы мне! Ведро!  — …а в гузку им зелёного луку с грец­ким орехом и непременно по кусочку масли­ца сливочного…  — …И мне масла в жопу! Ведро! Обратите внимание, что внимание придирчи­вого гурмана персоналу более лестно, чем интерес купца, которому что ни подай — всё под водку сло­пает. Хотя, казалось бы, купец-то заплатит по­больше… Но я не о том. Дешёвое пижонство, де­монстративная брезгливость, показное презрение, снобизм (в первом значении) не достигают желаемо­го результата, демонстрируя их носителя выскочкой, самозванцем и вообще… То есть эффект достигается прямо обратный потребному. Ах! Он был действительно великоле­пен... На нас надвигалось что-то сверкающее, пёстрое, до крика элегантное, бряцающее многочисленными брелоками и скрипящее лаком жёлтых ботинок с перламутровыми пу­говицами. Пришелец из неведомого мира графов, золотой молодёжи, карет и дворцов, он был одет в коричневый жакет, белый жилет, ка­кие-то сиреневые брючки, а голова увенчи­валась сверкающим на солнце цилиндром, который если и был мал, то размеры его уравновешивались огромным галстуком с та­ким же огромным бриллиантом. Палка с ло­шадиной головой обременяла правую ари­стократическую руку. Левая рука была об­тянута перчаткой цвета освежёванного быка. Другая перчатка высовывалась из внешнего кармана жакета так, будто грозила нам своим вялым указательным пальцем: «Вот я вас!.. Отнеситесь только без должного уважения к моему носителю». Когда Мотя приблизился к нам развин­ченной походкой пресыщенного денди, до­бродушный Шаша вскочил и, не могши сдер­жать порыва, простёр руки сиятельному дру­гу:  — Мотька! Вот, брат, здорово!..  — Здравствуйте, здравствуйте, госпо­да, — солидно кивнул головой Мотька и, по­жав наши руки, опустился па скамейку... Мы оба стояли.  — Очень рад видеть вас... Родители здоровы? Ну, слава Богу, приятно, я очень рад.  — Послушай, Мотька... — начал я с робким восторгом и глазах.  — Прежде всего, дорогие дру­зья, — внушительно и веско сказал Моть­ка. — Мы уже взрослые, и поэтому «Мотьку» я считаю определенным «кельвыражансом»... хе-хе... Не правда ли? Я уже теперь Матвей Семёныч — так меня и на службе зовут, а сам бухгалтер за ручку здоровается. Оборот предприятия два миллиона. Вообще, мне бы хотелось пересмотреть в корне наши отно­шения.  — Пожалуйста, пожалуйста, — пробор­мотал Шаша. Стоял он согнувшись, будто свалившимся невидимым бревном ему пере­ломило спину. Перед тем как положить голову на пла­ху, я малодушно попытался отодвинуть этот момент.  — Теперь опять стали носить цилин­дры?— спросил я с видом человека, которого научные занятия изредка отвлекают от капризов изменчивой моды.  — Да, носят, — снисходительно отве­тил Матвей Семёныч. Двенадцать рублей.  — Славные брелочки. Подарки?  — Это ещё не всё. Часть дома. Все на кольце не помещаются. Часы на камнях, анкер, завод без ключа. Вообще в большом городе жизнь — хлопотливая вещь. Ворот­нички «Монополь» только на три дня хвата­ют, маникюр, пикники разные. А.Аверченко «Три жёлудя» Для того, чтобы заработать архетипическое почтение, поведение должно быть органичным, то есть быть не наигранным, а выработанным на базе воспитанного в себе самоуважения. Важно ещё, что дешёвые понты обычно относятся к каким-то внеш­ним авуарам, а не к самоценности личности их обла­дателя. Начинающий сноб гордится модным га­джетом, красивым автомобилем, вхожестью в прием­ную аж к Самому… Но это всё ценно безотноситель­но его персоны, он — лишь случайный носитель, зави­сящий от разных предметов и чужого авторитета. Частично, очень кратко, тему самоуважения я затронул в статье «Краткая инструкция, как принять и полюбить себя». Здесь важна та мысль, что вы для себя — самый близкий в вашей жизни человек, уни­кальный для вас по всем параметрам, потому что все остальные — не вы. С одной стороны, такой по­ход может вообще снять тему самооценки (написал в статье «Сладкое бремя самооценки»), а с другой стороны, позволяет вам чувствовать свою уникаль­ность безотносительно сравнения с кем-либо по лю­бым критериям. Такой здоровый нарциссизм. Это, можно сказать, база, на которой последо­ватель тёмной стороны силы строит разумное отно­шение к себе и к другим. Общество с самого детства старается нам внушить, что вы — такой же, как все, а то и похуже, и надо все силы своей жизни потратить, чтобы заслу­жить уважение окружающих, принести им пользу, возвеличить общество, родину и начальство, по­жертвовав, если понадобится, ради этого своим ком­фортом, благополучием, а то и всей жизнью. А вам никто не должен. «Ты что, лучше других?» — слы­шим мы вопрос ещё в детском саду. И люди ведутся, к вящему удовольствию правящих эгоистов. А вы, между прочим, всё-таки лучше всех. Не удержусь, повторю всё же пассаж из упомянутой ста­тьи: Между тем, по всем параметрам самый близкий вам человек — это вы. Вы провели с вами уже кучу лет, не расставаясь ни на се­кунду, проведёте вместе с вами всю жизнь до смерти, и всем, что у вас есть, вы обязаны вам. Вообще, если подумать, то только ваши чувства, ощущения, эмоции, вам доступны не­посредственно. Если мы с вами едим бутер­броды, то на вопрос, чей бутерброд вкуснее, для вас существует только один вразуми­тельный ответ: ваш. Потому что вкус моего бутерброда вы вообще не чувствуете. А то, что я испытываю радость или горе, вы може­те определить только по интерпретации мое­го выражения своих чувств. Таким образом, все люди жёстко делят­ся на две глобальные, ультимативной важно­сти категории: вы и все остальные. Как вообще можно сравнивать? Как можно требовать от вас самоуничижения сравнением с ка­кими-то тенями? То есть, требовать-то можно чего угодно, а вот снизойдете ли вы… Да, кто-то красивее вас. Но вам-то что до его красоты? Какая вам от неё польза? И, стало быть, ка­кое вам до неё дело? Кто-то богаче. И что вам толку от его богатства? Кто-то умнее. Но вам всё равно придётся пользоваться тем, что есть у вас! И то немногое, что есть у вас, для вас многажды важнее любых богатств и талантов любых людей, которые не вы. Да, вы понимаете, что другие этого не пой­мут. Но вы и не требуете: заставлять кого-то отно­ситься к вам так, как вам нравится, — слишком хло­потное занятие. Вам хватает того, что вы сами осо­знаете всю вашу уникальность и эксклюзивную важ­ность вас в вашей жизни. Я не стану писать на эту тему больше, хотя мог бы, так как считаю, что разумному приверженцу пути тёмной стороны силы этого хватит для старта. После того, как вы ощутите всё величие ва­шего субъективного мира для вас в полной мере (ну ладно, хотя бы наполовину), вам будет уже не так сложно удивиться собственным привычкам уделять посторонним больше внимания, чем вам требуется. От вас постоянно хотят, чтобы вы хлопотали душой по всем мелким поводам, потому что это кому-то приятно. Улыбнуться продавцу, причём искренне. Поинтересоваться здоровьем любимой собачки, причём опять искренне. Предложить лучший кусок тому, кто любит лучшие куски. От души, да. Постес­няться беспокоить чиновника, потому что ему лень и он же не должен. Стучать в дверь, волнуясь: по­просят вас войти или побрезгуют. Нервничать при собеседовании на работу: как же, вас оценивает Важное Лицо! И так далее. А вот кстати сами подумайте, у кого больше шансов получить хорошую работу и продвинуться в карьере: у претендента, услужливого до суетливости, или у того, кто исполнен чувства собственного до­стоинства и сознания ценности своего опыта? Неу­жели вам не встречались случаи, когда повышение зарабатывает не лучший специалист, а наиболее самодовольный? Ну? А вам-то кто запрещает? Под­жатые губы учительницы из вашего детства, что ли? Имени нового капитана никто не знал. Весь флот звал его по кличке Плавали-Знаем. Кто бы ни обращался к нему с советом, что бы ему ни говорили, все слышали от него один небрежный ответ: «Плавали — знаем». Знаний у него было с гулькин нос, но важно­сти хватило бы на сто капитанов. И, говорят, капитаном он стал только из-за своей важно­сти. Когда на экзаменах ему задавали какой-нибудь вопрос, он так важно отвечал: «Плава­ли — знаем», что старым профессорам стано­вилось неловко спрашивать его, и они в сму­щении ставили ему пятёрки. В.Коржиков «Мореплавание Солнышки­на» Этим свойством не надо бравировать, и не надо его выпячивать. Если вы примете, почувствуете вашу ценность для вас (в противовес буддистским идеалам), то надменность и высокомерие вылезут сами, естественным и органичным образом. Игорь Незовибатько, режиссёр и психолог, как-то объяснял, почему трудно играть пьяных: Пьяный ничего не изображает, он не выпячивает своё опьянение, напротив, он старается его скрыть, скомпенсировать, он хочет как лучше. Он аккуратно ставит ногу на ступеньку, сосредоточиваясь на том, чтобы нога встала куда надо. Ступенька ускользает, вот незадача… Но он старается! Честно ста­рается! Так и внутренне высокомерный сноб честно пытается быть вежливым, насколько может. Он даже улыбается, спрашивает о здоровье, но старается не то, чтобы очень, и получается у него не так уж хоро­шо. всё равно заметно, что вы ему безразличны, что не надо в ответ на улыбку разваливаться на стуле, и неуместно в ответ на вопрос рассказывать, как вы ходили к зубному. Достаточно испытать благодар­ность, что такой человек, как он, оделил вас своим вниманием. Не скажу, что выдавливать из себя раба — легко, просто и быстро. Перестраивать придётся всю систему ценностей. Понять, что всё, что у вас есть, вы можете в любой момент потерять, но также понять, что вы не станете от этого хуже. Впро­чем, и лучше не станете, но это о другом. Принять как факт, что вы, — то есть то, что у вас всегда с со­бой — ваш основной и практически единственно ценный ваш капитал. Нет, не буду сейчас об этом. Это долго и сложно. Как-нибудь в другой раз. Зайду чуть с другой стороны: психическое и телесное связаны между собой. Я бы сказал, взаимо­связаны. И вам проще будет принять своё вселен­ское дворянство, если вы одновременно с душевной работой поработаете и над телом. Над осанкой, по­ведением, выражением лица, интонацией, формули­ровками… Исполняя любое, самое мелкое действие, вы должны исполнять его достойно. Цитата длинная, но она того стоит: Утром четвёртого дня, на восходе солн­ца, прошагав уже целый час в предрассвет­ной прохладе, я пришёл к решению: короля необходимо выдрессировать! Так больше не может продолжаться, его нужно взять в руки и добросовестно вымуштровать, иначе нам нельзя будет войти ни в один жилой дом: даже кошки сразу поймут, что этот крестья­нин ряженый. Я предложил ему остановиться и сказал: — Государь, ваша одежда и внешность в полном порядке и не вызывает подозрений, но между вашей одеждой и вашим поведени­ем — бросающийся в глаза разлад. Военная выправка, царственная осанка — нет, это ни­куда не годится. Вы держитесь слишком пря­мо, ваши взоры слишком надменны. Цар­ственные заботы не горбят спины, не приуча­ют клонить голову, не заставляют смотреть себе под ноги, не поселяют в сердце страх и сомнение, которые делают голову понурой, а поступь неуверенной. Низкорожденный че­ловек вечно согбен под бременем горьких забот. И вам необходимо научиться этому; вы должны подделать клейма бедности, несча­стья, унижения, обид, которые обесчеловечи­вают человека и превращают его в преданно­го покорного раба, радующего взор своего господина, — иначе младенцы отгадают, что вы ряженый, и наша затея рухнет в первой же хижине, куда мы зайдём. Прошу вас, по­пробуйте ходить вот так. Король внимательно посмотрел на меня и попытался мне подражать. — Недурно, совсем недурно. Подборо­док немного ниже, пожалуйста… вот так, хо­рошо. Слишком надменный взор. Поста­райтесь смотреть не на горизонт, а на землю, в десяти шагах от себя. Так лучше, так, хоро­шо. Нет, погодите, в вашей походке слишком много уверенности, решительности; нужно ступать неуклюжей. Будьте добры, посмотри­те на меня: вот как надо ступать… У вас полу­чается… в этом роде… Да, почти хорошо… Но чего-то всё-таки не хватает, я сам не вполне понимаю — чего. Пожалуйста, пройдите яр­дов тридцать, чтобы я мог посмотреть на вас со стороны… Голову держите правильно, пле­чи тоже, подбородок тоже, скорость шага как раз такая, как нужно, осанка, взор — всё как следует. Однако все вместе — не то. Итог не сбалансирован. Пройдите ещё, пожалуйста… Ага, я начинаю понимать. Нет в вас настоя­щей унылости, вот в чем загвоздка. Получи­лась любительщина, дилетантщина — все де­тали проработаны правильно, до волоска, ка­залось бы иллюзия должна быть полная, а иллюзии нет. — Что же делать? — Дайте мне подумать… Ничего мне не приходит на ум. По правде сказать, здесь по­мочь может только практика. Вот как раз под­ходящее место: корни и камни, есть на чем испортить себе походку. Никто нам тут не по­мешает — кругом поле и всего одна хижина, да и то так далеко, что оттуда не видно. Сой­дите, пожалуйста, с дороги, государь, и мы посвятим этот день дрессировке. Подрессировав его немного, я сказал: — А теперь вообразите себе, государь, что мы подходим к двери той хижины и нас встречает вся семья. Прошу вас, как вы обра­титесь к главе дома? Король бессознательно выпрямился, словно памятник, и с ледяной суровостью произнёс: — Мужик, принеси мне кресло. И подай мне чего-нибудь поесть. — Ах, ваше величество, не так. — Чем же не так? — Эти люди не называют друг друга мужиками. — Не называют? — Их так называют только те, кто выше. — Ну так я попробую ещё раз. Я ска­жу — «крепостной». — Нет, нет. Он, может быть, свободный человек. — Ну хорошо, я назову его «добрый че­ловек». — Это подходит, ваше величество, но ещё лучше, если вы назвали бы его другом или братом. — Братом! Такую грязь! — Но ведь мы притворяемся, что мы та­кая же грязь, как и он. — Ты прав. Я скажу ему: «Брат, подай мне кресло и угости, чем можешь». Так хоро­шо? — Не совсем, не вполне хорошо. Вы просите для себя одного, а не для нас обоих: пищу для одного, кресло для одного. Король посмотрел на меня удивлённо, — он был не очень сообразителен, голова его работала медленно; он мог усвоить но­вую мысль, но не сразу, а по зёрнышкам. — Разве тебе тоже нужно кресло? Разве ты сел бы? — Если бы я не сел, этот человек заме­тил бы, что мы только притворяемся равны­ми и притворяемся очень плохо. — Ты говоришь справедливо! Как уди­вительна истина, в каком бы неожиданном виде она не предстала перед нами. Он обя­зан принести кресла и пищу для обоих и по­давать рукомойник и салфетки одному с та­кой же почтительностью, как и другому. — И всё-таки остаётся ещё одна деталь, которую нужно исправить: он ничего не обя­зан приносить. Мы войдём в хижину; там бу­дет грязь и, вероятно, много противного, но мы войдём и сядем за стол вместе с его семьёй, и будем есть, что подадут и как пода­дут, и держаться будем на равной ноге — если только хозяин не раб; а руко­мойника и салфеток не будет вовсе, кто бы ни был хозяин, раб или свободный… Прошу вас, повелитель, пройдитесь ещё раз. Так… это лучше… ещё лучше; и всё же не совсем хорошо. Ваши плечи не гнутся — они никогда не знали ноши, менее благородной, чем же­лезная кольчуга. — Дай мне твой мешок. Я хочу узнать, что значит неблагородная ноша. Не вес её сгибает плечи, а её неблагородство; кольчуга тяжела, но благородна, и человек, носящий её, остаётся прям… Нет, не спорь, не возражай. Дай мне мешок. Взвали его мне на спину. Теперь, с мешком за плечами, король, наконец, совсем не был похож на короля. До конца упрямыми оказались только его плечи: они не гнулись, а если и гнулись, то совсем неестественно. Марк Твен «Янки при дворе короля Ар­тура» В выездном психологическом лагере Синтона практиковались так называемые «фоновые тренин­ги», когда в дополнение к общим занятиям люди в течение всего дня выполняли индивидуальные упражнения разного рода. Одним из них был фоно­вый тренинг «Ваше величество». На человека надевали корону, мантию, давали скипетр, назначали свиту, и в течение дня он должен был ни на минуту не забывать, что он — король. Или королева. Это упражнение было важно для такого количества лю­дей, что обычно ежедневно в лагере было по две высочайших четы. Приведённый отрывок из Марка Твена надо­умил меня когда-то, что это упражнение доступно и в автономном режиме, в естественной среде, хотя и с некоторыми поправками. В лагере работа облегча­ется тем, что королю предоставляется свита, которая, как известно, его делает. Постоянно напоминает своим поведением, что король — король. Царствен­ная особа. Отсекает плебеев, которые об этом забы­ли (вплоть до публичных казней). То есть, помогает поддерживать фокус внимания на роли, с одной сто­роны, и позволяет не обрабатывать самому затруд­нительные ситуации, к которым человек пока не го­тов — с другой. Если же вы берете себе роль короля в изгнании или в народе инкогнито, то помогать вам никто не будет. Вам придётся самому всё время по­мнить, что вместо «Отрубить голову хаму!» вам придётся вежливо улыбаться. Это трудно, потому что у вас и других, обычных дел полно. Чтобы пореже за­бывать о том, кто вы теперь, полезно повесить на себя напоминание — кольцо, браслет, ремешок под одежду, рельефный кулон или что-нибудь в этом роде. Не беспокойтесь, что люди будут смотреть на вас, как на психа. Обыватели фантастически невни­мательны. Они вообще ничего не заметят, кро­ме, самое большее, одного — двух, которые, как мак­симум, ограничатся одним-двумя же вопросами, на кои и отвечать-то незачем. Но, я уверен, вы легко заме­тите обратную связь в виде изменения отношения окружающих. Оно неимоверно гибко и быстро ме­няется. Более того, когда я одному молодому чело­веку дал описанное упражнение, то уже на следую­щий день заметил за собой, что я разговариваю с ним несколько иначе, чем раньше, а именно — так, как подразумевает его самоощущение — вежливее, уважительнее. С непроизвольной поддержкой окру­жения ваша работа над собой пойдёт легче. И вы научитесь больше себя ценить, и другие. Интересно, что достойное поведе­ние — самоподдерживающийся, начиная с определённого этапа, навык. Дело в том, что вся эта суетли­вая услужливость и самоуничижение, которые вос­питываются в черни с детства, пусть даже в форме стремления к дешёвым понтам — это наносное. Его достаточно сдёрнуть, как и любую другую бесполез­ную привычку, чтобы оно ушло, как ненужное, неак­туальное, лишнее. Примерно на этом этапе вы можете позво­лить себе понять, что вы не обязаны любить всех людей без разбора. Вы вправе относиться к ним лю­бым образом, какой они заслужили своими каче­ствами и своим поведением. Или ещё чем-нибудь. Вы можете разрешить себе отнестись с брезгливым презрением к людям безграмотным, истеричным, суеверным, самодовольным, безвольным, да к каким хотите. Внутри своей головы хозяин — вы, и сами решаете, что там будет твориться, и сами решаете, нравится это вам или нет. Ну, разумеется, если вы идёте путём тёмной стороны силы. После того, как вы научитесь быть величе­ством, вам останется только принять, что это ваша возможность, а не ваша обязанность. Вы можете сегодня и здесь быть монархом, а завтра и там — грязным животным. Имеете право, а кто вам запретит? В накоплении и гибком использовании возможностей — ещё одна суть тёмной стороны силы.

Комментарии

13 комментариев, стр. 1 из 2 [ 1 2 » ]

Добавить комментарий:

Имя:

Условия обработки персональных данных

Добавить комментарий