Жестокость - Психология темной стороны силы

 

 

 

 

Жестокость Жестокость — совсем не то, что злость. Даже ни капельки не похоже, пусть даже иногда (а иногда даже и часто) идут рука об руку. Злость — это эмо­ция (смотри главу «Злость»), а слово «жестокость» обозначает два разных явления: 1. Негативное воздействие на кого-то, по силе несоразмерное ситуации. 2. Равнодушие к чужим страданиям. Первое — поведенческий стереотип или тра­диция, второе — свойство личности. Давайте разберём последовательно. Сначала про первое значение. — Ну, а что? Что бы вы ему сделали? И сказала третья дама свистящим шёпотом, как гусёнок, которому птичница насту­пила на лапу: — Я бы купила булавок… много, много… ну, тысячу, что ли. И каждую минутку втыкала бы в него булавочку, булавочку, булавочку… Сидела бы и втыкала. — Только и всего? — Ну, а потом отрезала бы голову и вы­бросила свиньям! — Только и всего? Бедная фантазией худощавая обвела сердитым взглядом насмешливые лица и от­рывисто закончила: — А после этого воткнула бы в него ещё тысячу булавок!! А.Аверченко «Разговор за столом» Бытовая жестокость в мыслях и сло­вах — обыденное для обывателя явление, настолько расхожее, что мы его даже не замечаем. «Убить его мало!», «Чтоб его на том свете черти драли!», «Чтоб у тебя руки отсохли!» — как часто подобные прокля­тия срываются с наших уст по совершенно ничтож­ным поводам! И тому есть простое объяснение. Обращусь, как я часто это делаю, к инстинк­там: неправильное поведение членов стаи должно пресекаться, причём желательно таким образом, что­бы и другим «неповадно было». Грубо говоря, речь идёт о примитивном понимании справедливости, свойственном даже, по крайней мере, обезьянам. Публичные наказания, действительно мучительные, были способом вдолбить в простые умы простых людей осознание, что за поступок, подобный тому, что совершил провинившийся, вполне может после­довать вот такая ужасная кара, так что лучше не надо. При наличии возможности наказание назна­чается любым, кто имеет достаточно власти, чтобы привести его в исполнение. Вождём племени, царём, князем, помещиком, военачальником, работником УФСИН, пьяным отчимом, невротичной учительни­цей, да мало ли… И строгость наказания во многом зависит не только от ограничений власти, но и от личных привычек, настроения и изобретательности судьи. Ограничения власти происходили от того же самого инстинкта, жаждущего справедливости. ещё Хаммурапи несколько тысяч лет назад ввёл свод за­конов, указывающих, за что из запрещённого какое наказание полагается по справедливости. Помогло не особенно сильно: до сих пор при наличии той же самой фактической возможности кто попало изо­щряется как угодно. Поэтому в средневековом Китае, где система наказаний была чётко нормирована (от 10 до 50 тон­ких палок, от 60 до 100 толстых палок, высылка, ссылка, два вида смертной казни), причём от наказа­ния можно было совершенно официально откупить­ся деньгами, чином или должностью, существовал для ограничения произвола один интересный закон: если судья назначал наказание более мягкое или более строгое, чем полагалось, то сам получал разницу. Тоже не помогло. Произвол как существовал, так и существует, и контролировать его довольно за­труднительно, что в сторону наказания, что в сто­рону безнаказанности. Поэтому до сих пор в слаборазвитых странах, куда придётся отнести и Россию, существует месть, основанная на том же самом чувстве справедливо­сти, о котором я писал в самом начале. И как раз месть бывает жестокой, несоразмерной, так как окра­шена эмоциями — обидой, сожалением о потере, и тому подобными. С точки зрения саморегуляции социального поведения ничего дурного в мести нет. Она всего-навсего незаконна и, в некоторых слоях общества, аморальна. Тем не менее, даже в них она существует в виде мелких пакостей и демонстративного отказа в равноправии. Таким образом, вопрос жестокости по перво­му типу сводится к понятиям справедливости и со­размерности. Увы, читатель, я вас расстрою: справедли­вость — принципиально неформализуемое понятие. Даже основы юридических систем практически не используют его, а когда используют, делают это осто­рожно и невнятно, типа того, что суды обязаны в вы­несении решений руководствоваться в том числе собственным понятием о справедливости. Юрист, у которого я осведомлялся, не смог припомнить дру­гого случая употребления этого слова в юридиче­ских документах. Соразмерность же ещё более эфемерна. Нынче, по большей части, не сжигают на кострах и не сдирают кожу; судья может лишь отмерить срок заключения, в который умещаются все наказания за все преступления. Другое дело, что в диких странах психопатичные надсмотрщики имеют обыкновение издеваться над заключёнными разными образами, что делает нака­зание более тяжким, чем написано в законе. А уж когда речь идёт о мести, то всяк руко­водствуется собственными, самому неясными пред­ставлениями о том, что дОлжно, а что негоже. И даже ещё более того: в повседневной жиз­ни мы зачастую не понимаем, какой силы противо­действие должно иметь место в случае, когда наши интересы ущемляются. Простой пример: нас обсчитали на рынке или в магазине. Если человек имеет здоровую дозу агрессии и несколько свободного времени, он идёт «качать права», в результате чего может, при удачном раскладе, получить недостающее. Но подумайте: страдает ли от такого восстановления справедливо­сти недобросовестный продавец? Да нет же! Пусть этот покупатель в этот раз ухитрился вытребовать свои деньги (ну или, скажем, обменять товар), но продавец-то ничего не потерял! Он всего лишь не заработал лишнего. И будет продолжать обсчиты­вать: пусть не в этот раз, так в следующий пройдёт гладко, пусть не с этим покупателем, так с другим! Подобный отпор никак не формирует нормальное, честное поведение продавца. Чтобы такое случи­лось, надо, чтобы хотя бы иногда нечестный прода­вец получал не обязательно по заслугам, но так, что­бы ему расхотелось рисковать. В азиатских странах за воровство отрубали правую руку. А за рецидив — оставшуюся. Во-пер­вых, эффективно: без рук особенно не поворуешь, а во-вторых, как-то очень не хочется попадаться. А чтобы точно не попасться, лучше вообще не воро­вать. Отсюда мы формируем критерий справедли­вости и соразмерности: эффективность формирова­ния общественного (пусть даже в одной группе и только по отношению к вам) поведения. Не упущу случая похвастаться: я довольно рано интуитивно понял этот алгоритм, и приучил себя в новых сообществах не избегать конфликтов, а ввязываться, причём весьма агрессивно. Через не очень большое время народ привык к тому, что за­девать меня чревато. Впрочем, в сообществах при­митивного толка, как мне потом объяснили, напри­мер, в армии, в местах заключения, в среде алкоголи­ческих рабочекрестьян, это правило давно известно: отпор надо давать всем и всегда, независимо от соотноше­ния сил. Если вас обсчитал продавец в магазине, кото­рый вы часто посещаете, то вы должны организо­вать ситуацию так, чтобы он об этом пожалел, и больше никогда не захотел повторить этот опыт. Если вас обидел сотрудник на работе — аналогично. Разумеется, существует здравый смысл и тех­ника безопасности, без которых выполнение этого совета самоубийственно. Скажем, попытка прямого противостояния бандиту в полицейской форме мо­жет привести вас в исключительно плачевную си­туацию. При этом внешняя жестокость вполне может иметь место: вас всего лишь обсчитали, а вы доби­лись того, что продавца оштрафовали на зарплату. А с другой стороны — лёгкое и редкое наказание ни­чему его не научит. Собственно, именно поэтому в России царит разгул дорогих гостей с юга, а в Евро­пе — разгул несчастных беженцев из Азии (на вся­кий случай: глава пишется в конце 2015 года; вдруг потом этот бардак неожиданно прекратится, и чита­телю будет непонятно, о чем речь). Поэтому позволить себе быть жестоким — не только не плохо, но даже и необходимо. И это не моя личная фантазия. В юности мне встретилось вы­сказывание, которое, даже будучи мной полностью не понятым, впилось в память на всю жизнь: «Ис­тинно добрый человек обязан уметь быть жестоким, иначе это не доброта, а слабость характера». Мне запомнилось, что это сказал Толстой, но поиск в ин­тернете не подтверждает. Иными словами, если вам встретился вреди­тель, то, по возможности, надо с ним поступить так, чтобы минимизировать вероятность принесения им вреда в будущем. Даже если ему это будет больно и обидно. Теперь по второму значению. Способность сочувствовать, сострадать, со­переживать — одна из способностей высших живот­ных, обусловливающая эффективность стайного по­ведения. Прогрессивное, можно сказать, чувство. Но, поскольку по эволюционным меркам оно достаточ­но свежее, то и вариабельность его довольно высо­ка. Один чувствует чужую боль как свою, а второму совершенно безразлично, кто и как страдает, если это не он сам. У большинства — какие-то средние варианты. Недостаток сопереживания относительно среднего уровня именуется жестокостью. Для последователя тёмной стороны силы важно лишь, какое поведение следует из этой способности, и насколько оно нам полезно или вредно, с тем, чтобы контролем пользу увеличить, а вред уменьшить. В случае сильно развитого сопереживания польза заключается в том, что мы можем доставить себе большое удовольствие альтруизмом, а вред за­ключается в том, что чрезмерный альтруизм при недостатке ресурсов вредит. Легко отдать на благо­творительность миллион, если есть миллиард. А если цена этого поступка — продажа единственного жилья, то расклад получается совсем другой. Поэтому, если вы одержимы жалостью к си­рым и убогим, исчислите свои ресурсы в понятиях денег, времени и сил, определите, какую долю их вы можете безболезненно жертвовать на удовлетворе­ние этой вашей потребности, и осознанно органи­зуйтесь так, чтобы эта доля досталась тем, кому она наиболее нужна. При этом полезно пони­мать, что инстинкт удовлетворяется наблюдением радости, благодарности, удовольствия одаряемого. Определитесь с периодичностью этих занятий с тем, чтобы неудовлетворённая потребность не толкала вас на глупости в промежутках между актами фи­лантропии. Не пользуйтесь ложной скромностью: определённая известность поможет вам в ваших до­брых делах. В случае чего не забывайте, что наказа­ние негодяя — определённо доброе, полезное дело, которое может спасти множество потенциальных жертв. Прощение и толерантность теоретически мо­жет иметь воспитательное значение, но куда реже, чем мечтается идеалистам-моралистам. В случае же недостатка способности к со­переживанию ситуация несколько сложнее. Во-первых, если вам случилось быть таким человеком, то адекватное внутренней ситуации по­ведение может сформировать вам невыгодную ре­путацию. Поэтому весьма полезно сопереживание (контролируемое, конечно, в традициях тёмной сто­роны силы) развивать, а пока развитие не достигло своей цели — осознанно имитировать. Иначе вас будут сторониться, и вы не сможете получить массу бонусов, проистекающих от любви и уважения пуб­лики. Во-вторых, весьма многочисленные произве­дения искусства построены именно на этой способ­ности, и без неё вы лишаете себя удовольствия от восприятия этих произведений, что не только обид­но, но и вредно для развития. В-третьих, не будучи способным к полноцен­ному пониманию сопереживания, вы не сможете эф­фективно прогнозировать поведение других людей, что приведёт к ущербности планирования. Поэтому, повторюсь, ваша задача — развивать в себе эту способность (попробуйте поиск по «эмпа­тия» и «эмоциональный интеллект»), и контролиро­вать её, не пуская на самотёк. Впрочем, надеюсь, для большинства чита­телей эти советы будут всего лишь указаниями на необременительные упражнения по работе над со­бой. Мысленно я с вами.

Комментарии

13 комментариев, стр. 1 из 2 [ 1 2 » ]

Добавить комментарий:

Имя:

Условия обработки персональных данных

Добавить комментарий