Христианская психология - О психологах

Христианская психология Религия — это сила. Спорить с этим глупо. И, как всякая сила, она оказывается время от времени к чему-то приложена. Иногда это бывают длительные, стратегические курсы, а иногда — пароксизмальные броски в неожиданных направлениях. Сегодня одним из таких направлений стала «христианская психология». Поскольку слов в этом определении два, то и интерес к христианской психологии имеется не только у христиан, но и у психологов. Однако, в большинстве своём, попытки психологов выяснить, в чем состоят аксиоматика и методология христианской психологии, коль скоро она психология, натыкаются на непонимание вопроса, в лучшем случае — на изложение основ вероучения. Поэтому хочется разобраться, что это такое, и с чем его едят. Сразу приношу свои извинения верующим читателям, что мои высказывания могут не быть такими уважительными, как хотелось бы. Во-первых, объект исследования не подразумевает эмоционального отношения, в том числе уважительного, во-вторых, моему уважительному отношению требуются какие-то основания, помимо особенностей мышления, и в-третьих, да, некоторые проявления религиозной активности в России вызывают моё недовольство, что могло сказаться на тоне статьи. Ещё раз прошу понять и простить. Для начала обратимся к психологическим основам деистической веры. Группа социальных инстинктов, о которой я уже много писал, в числе прочего содержит в себе соревновательный инстинкт, направленный на выделение лидера, способного вести стаю. Если бы им всё и ограничивалось, то все особи, кроме альфы, были бы фрустрированы и невротизированы из-за хронической невозможности стать альфой, что мы можем наблюдать в коллективах со слабым, но устойчивым лидером (по формальным, например, причинам). Поэтому, и ещё поскольку лидер всё же предназначен для управления стаей, что невозможно эффективно исполнять при тотальном негативизме, в социальные инстинкты встроена потребность поклонения лидеру: уважения, восхищения, подчинения и тому подобное. Реализацию этого инстинкта мы можем наблюдать в разнообразных формах по отношению к разнообразным объектам: спортсменам, артистам, музыкантам, политикам, историческим фигурам, кинематографическим героям, литературным персонажам. Все объекты из этого набора ограниченно хороши: у всех есть какие-то недостатки, их можно сравнивать между собой по разным параметрам с разным ущербом для идеальности образа, и со всеми можно даже соревноваться, стремясь достичь и превзойти. Очевидно, что если есть герои и супергерои, то рано или поздно возникает идея сверхсуперпупергероя, ультимативного альфы, альфее которого быть не может. Идея такой личности, соединённая с религиозными идеями, и является основной деистической веры. Преимущество монотеистического подхода в данном случае состоит в том, что отрицается сама мысль о возможности соревнования. Верховное божество оказывается уникальным, и потому его статус не подвержен никаким рискам. Если поклонение одному из многих богов было связано с опасностью не угодить какому-то другому или стать жертвой неудачного соревнования любимого бога с конкурентом, то монотеисту в этом отношении становится очень спокойно. Здесь возникает некоторая терминологическая сложность, связанная с необходимостью как-то именовать единственное божество. Логично было бы называть его богом с большой буквы, но это обозначение узурпировано христианами, несёт огромное количество наносных коннотаций, и может создаться ложное впечатление, что я имею в виду именно христианского Бога. Кстати, сама омонимия этого обозначения остроумно направлена на то, чтобы говорящий «бог» непроизвольно обозначал Того Самого, Единственного Бога. Грубо говоря, Бог — имя, совпадающее с профессией. Давайте позовём Сантехника. Итак, Супербог — религиозный персонаж-альфа наивысшего порядка. Все остальные ему подчинены, он обладает способностями лидера в абсолютном максимуме, может всё, знает всё, контролирует всё, всегда прав. Интересно, что эти свойства не определяются его действиями, а присуждаются инстинктивно, в качестве признания его абсолютного лидерства. По аналогии, примерно такое же отношение имелось у многих людей к Сталину. Между прочим, Сталин, будучи в том числе семинаристом, отделил церковь от государства не просто так, а ч том числе именно для того, чтобы без конкурентов построить религиозную систему поклонения коммунизму. Он понимал, что идеи — товар дешёвый, и опираться надо не на них, а на примитивные и низкие чувства. Коммунистическое воспитание строилось на троице «Маркс-Энгельс-Ленин», священном писании «Манифест Коммунистической Партии» и «Полное собрание сочинений»; ритуалах религиозного наполнения («бурные, продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию; все встают»), поощрениях и наказаниях, выходящих за пределы материального, и наполненных лишь статусом (вымпелы, значки, грамоты, переходящее красное знамя) — всё, как в религии. Аналогичные схемы, только помельче, мы можем видеть во многих структурах, эксплуатирующих тот же инстинкт: религиозных, мистических и политических сообществах, некоторых коммерческих образованиях. В бизнесе, кстати, многим руководителям хотелось бы, чтобы сотрудники были поклонниками и адептами, трудились бы за идею, были бы беспрекословно преданы руководству, но талантов не хватает. А вот от Супербога никаких талантов не требуется. Он настолько велик, что не подвержен критике вообще, и может даже не существовать — его статусу это никак не вредит. Это замкнутый круг: признав единожды его статус как Супербога, абсолютного альфы, последователь уже не может относиться к нему иначе, чем с абсолютными же доверием, почтением и восхищением. Он не то, чтобы своей волей отказывается от сомнений и критики. Нет, этот отказ происходит на бессознательном уровне, непроизвольно, в рамках действия инстинкта. Все мы знаем, что фанатики кого угодно страдают пониженным уровнем критического отношения к кумиру, а в применении к абсолютному альфе критика и подавляется абсолютно же. Поэтому попытки антитеистов логически доказать, что библейский Бог — злой и непоследовательный, не отвергаются или игнорируются, а попросту не воспринимаются. Точнее, воспринимаются как агрессивные потуги на богоборчество, вызывая автоматическую эмоциональную реакцию, как любой наезд на ценности. Здесь надо отметить, что даже и без борьбы разума с инстинктом логика у верующих часто бывает неразвита. Монотеистическая модель мира относится к этическим (а не к мистическим, как в случае большинства политеистических религий, поэтому высокодуховная религиозность христиан так легко соединяется с вульгарной мистической суеверностью), в то время как сильная логика — прерогатива прагматического мира, в котором воображаемым персонажам, разумеется, не место. Мы плавно переходим к психологии веры. Тем не менее, даже в случаях, когда горячо верующий человек демонстрирует высокие показатели логичности в психологических тестах, можно наблюдать, что в темах, связанных с верой, эту логику у него отрубает напрочь. Он буквально становится не в состоянии связать две логических операции. Это есть удивительное по наглядности проявление инстинктивного подавления внутренней критики лидера. Надо оговориться, что верующие люди встречаются и среди учёных, и среди интеллектуалов. Однако собственные наблюдения показывают, что обычно такие люди относят себя к христианам лишь по недоразумению. Они, как правило, пренебрегают религиозными обрядами, не видят авторитета в священниках, без интереса относятся к священным текстам, а идею высшего божества интерпретируют обычно в понятиях пантеизма, отдельно принимая христианскую этическую систему как основу личной морали. Редукция критичности прискорбным образом накладывается и на другие аспекты религиозной реальности, в силу чего многие церковные проекты оказываются сырыми, непродуманными, а их исполнение — непоследовательным и неаккуратным. Кондовый и меркантильный прагматизм мы наблюдаем только у высших церковных иерархов, а фигуры пониже в большей или меньшей мере демонстрируют неспособность к стратегическому мышлению, полагаясь более на божью помощь. Впрочем, наверное, оно и к лучшему, иначе мы имели бы засилье клерикализма, аналогичное эпохе инквизиции и современному печальному состоянию некоторых исламских стран. Раз уж зашла речь о мирах (подробнее о них — в статье «Четыре наших мира»), то надо отметить, что в мистическом мире монотеизм — вещь достаточно условная, легко сочетающаяся, например, с обычными в этих мирах «высшими законами», никак не связанными с канонами веры, и вообще является только частью картины. В гедонистическом же мире идея Супербога находит своё место обычно только в порядке предоставления возможности насладиться религиозно-мистическими переживаниями. Тесная связь монотеистической религиозности с этической структурой мира ведёт к коллизиям понятия истины, определяемого в прагматическим мире (и в рождённой в нём науке) как логически корректный вывод из установленных фактов, а в этическом мире воспринимаемого как авторитетное высказывание, поддержанное референтной группой. В этих условиях разумный дискуссионный диалог верующего и атеиста становится невозможным. Атеист ссылается на факты и логику, наблюдения и статистику, а верующий апеллирует к именам авторитетов и цитатам из религиозных текстов. И оба не понимают, почему такие понятные и очевидные аргументы не имеют никакого действия на оппонента. В лучшем случае верующий примирительно потребует толерантности к своим аргументам на основании того, что «мнения есть разные», искренне не видя принципиальной разницы между произвольным предположением и таблицей умножения. И то и другое для него — мнение, которое может стать истиной, будучи одобрено его авторитетами. Являясь поклонником Супербога, верующий получает некоторые интересные бонусы. Во-первых, он теперь под самой лучшей защитой. Объяснить ему, что эта защита иллюзорна, невозможно, потому что тот же инстинкт заставляет подчинённого фанатика смиренно, безропотно, а то и с радостью переносить любое самодурство лидера. «Люблю и боюсь». То есть, от внешней опасности Супербог защитит, а эквивалентные по катастрофичности безобразия Супербога верующий воспримет с восторгом и покорностью — «испытание». Таким образом, Супербог спасёт от любой беды, а любая неотведенная беда именуется испытанием, и иллюзия защищенности оказывается казуистически устойчивой. Во-вторых, правота Супербога и его представителей автоматически делегируется самому верующему в тех рамках, в которых его поведение совпадает (по его же мнению) с рекомендованным установлениями Супербога и иже с ним. Любая критика отметается, так как внешняя критика неавторитетна, а внутренняя — невозможна. Отсюда знакомые нам безапелляционность, самоуверенность, снобизм, чванство и высокомерие верующих, доходящие до злобы и нетерпимости, а недовольство таким поведением воспринимается как злобное богоборчество. Я об этом отдельно написал в статье «Психологические причины агрессии в мировоззренческих обсуждениях». В-третьих, правота Супербога и служение ему — наивысшие ценности, и истинность, напоминаю, заключается в одобренности «свыше». То есть, например, верующий в состоянии приписать известному человеку произвольное высказывание, прославляющее веру, или вырвать из контекста, а то и исказить цитату, и даже не поймёт, что поступил нехорошо. Ведь человек был умный, хороший, а значит не мог не верить, а значит мог и сказать так, как я придумал. А если не сказал — ну, так это его упущение, и мы его исправим. Всем пойдёт на пользу: и вере, и сомневающимся, и самому известному человеку (это улучшит его репутацию среди верующих). А что идёт на пользу вере, то и благодатно. Отсюда удивительная вольность верующих в обращении с фактами, воспринимаемая извне как лживость, лицемерие и бессовестность. Примерно так же простодушно оправдываются агрессивные коммерческие авантюры Церкви. Специально отмечу, что это не псевдология, не желание непременно соврать и обмануть, как может внешне обоснованно казаться антиклерикально настроенным гражданам, а всё же именно невнимательность к таким мелочам, как факты, аргументы, непротиворечивость, соответствие утверждений очевидности, и так далее. В качестве примера обратите внимание на старообрядческую иллюстрацию к инструкции, как следует складывать персты для крестного знамения. Полюбуйтесь, как старательно и изящно выписаны буквы и изображена рука. И посмотрите внимательно на пальцы: как они растут, как переплетаются, сколько их в результате должно быть, и как можно ухитриться их так сплести, если бы даже их столько было. Автор обратил внимание на все важные вещи: сколько пальцев выпрямлено, сколько согнуто, и как прикоснуться большим пальцем к двум другим. А анатомия кисти и даже число пальцев на ней и соответствие их на изображении истине лежат настолько вне интересов автора, настолько не стоят его внимания, что он сумел наделать такие удивительные ошибки и либо не заметить их впоследствии, либо не придать значения. Если так легко пренебречь эмоционально нейтральной информацией, то ещё проще сделать это в отношении фактов, входящих в противоречие с мировоззрением. В-четвёртых, устойчивость к критике дополняется интересным вторичным эффектом. Авторитетность внутренних, религиозно аффилированных источников информации настолько превосходит внешние, что последние попросту не заслуживают внимания. Можно сколько угодно публиковать антиклерикальные высказывания Эйнштейна, христиане всё равно будут относить его к верующим и распространять его «тайные письма». Потому что «явных» не читали. Зачем тратить время на малоценные безбожные источники? В-пятых, в силу того, что атеисты не собирают пожертвований и не получают материальной выгоды за свои проповеди, активистов-проповедников в атеизме раз-два и обчёлся. В сочетании с тем, что верующие «клубятся» в своей среде, у них возникает приятная иллюзия численного преобладания. На всякий случай: крестный ход и всенощное бдение, самые важные и массовые православные праздники, собирают примерно 1-2% населения. Есть и другие эффекты. То есть, верующие мало того, что вполне себе получают эмоциональную выгоду от своей веры, но и весьма устойчивы в своей позиции, и не стоит их жалеть или пытаться вразумить. Вы не сделаете им этим лучше, а даже напротив, лишившись привычной опоры они могут почувствовать себя не в своей тарелке. Теперь к христианской психологии. Несколько лет назад, в нулевых, РПЦ решила прибрать к рукам хлебное направление — психологию, отнимающую у неё часть прихожан, которые, вместо того, чтобы ходить на исповедь и нести пожертвования, обделяют Церковь, тратя деньги вместо церковной кассы на психологов без всякой пользы для Церкви. Разорительное безобразие было задумано исправить. Для чего был разработан план, в рамках которого, во-первых, из США был выписан полоумный пропагандист Дворкин, вначале нападавший на «секты», а затем перешедший на психологические и развивающие организации. В составленный им список «тоталитарных сект» и «деструктивных культов» вошли все без исключения крупные психологические и образовательные центры, а также несколько крупных культурных и деловых организаций. Во-вторых, дополнительно в сети и СМИ была организована массовая травля психологических тренингов как формы психологической работы, наиболее болезненно оттягивающей на себя потенциальные доходы Церкви. Индивидуальные консультации не так страшны, поскольку за тот же отрезок времени психолог обрабатывает только одного клиента. И в-третьих, в противовес «светской психологии» была провозглашена «православная психология». Как водится, и это я уже отметил выше, стратегический план был исполнен бездарно. Дворкин, пользуясь выданным ему карт-бланшем, распоясался настолько, что даже пригласившая его Церковь вынуждена была испуганно от него отмежеваться. Травля тренингов, начало которой психологи невнимательно пропустили, успела разрастись и даже нанести психологии некоторый ущерб, но угасла сама собой, потому что накрученные идеологами травители устали: им просто надоело, иссяк запал. Православная психология оказалась фейком, поскольку её «создатели» даже не озаботились наполнением красивого словосочетания каким-либо содержанием. План провалился. Однако, интеллигентные учёные чрезмерно толерантно отнеслись к попытке протащить в науку посторонние идеи. Случилось примерно то, что произошло ещё раньше при попытках всучить образованию плюс к знаниям ещё и веру, заставить преподавать наряду с «дарвинизмом» библейские мифы. Вопрос тогда успешно разрешился, но наученные опытом религиозные идеологи внесли поправку и стали именовать некоторые религиозные идеи красивыми наукообразными словами «креационизм» и «христианская антропология». Они справедливо рассудили, что несмотря на то, что содержания у этих формулировок не прибавилось, они будут вызывать у научного сообщества меньше раздражения своим видом. То же произошло и в психологии. В христианскую психологию привлекли несколько человек с именами (мы помним, что основа понятия истины в этическом мире — авторитет?), накрутили ещё пачку терминообразных эпитетов, и сделали ещё более важный (авторитет!) вид. Тем не менее, как я уже сказал, созданием необходимых атрибутов направления, подхода или даже единственного метода озаботиться не удалось. Более того, в «Учебном пособии по христианской психологии» Б.С.Братуся, которое в принципе, как и любое учебное пособие, должно начинаться главой «предмет дисциплины», эта глава не только не стоит первой, но и вообще отсутствует. Аналогично в конспекте лекций по христианской психологии Г.А.Гололоба. За отсутствием, как вы понимаете, самого предмета. На сайте Института христианской психологии (есть и такой, хотя и с необъявленной формой организации) этот вопрос удалось осветить невнятными и бессмысленными иносказаниями. В этих условиях понимание христианской психологии пестрит произвольными толкованиями. Они мне встречались очень разные и даже забавные до анекдотичности, а методология сводится к примерам того, как надо работать психологу с верующим клиентом. Причём, как мы помним, системность в областях, связанных с верой, страдает, а поскольку на эти темы рассуждают почти исключительно верующие психологи, то и примеры эти малопригодны к обобщению и часто бывают попросту примитивно дословными, «Скажите клиенту так:…». Сегодня христианская психология — это не несущий какого-либо содержания рыночный бренд, эксплуатируемый наряду с астропсихологией, расстановками, ребёфингом и прочими коммерческими кунштюками. Теперь конструктив. Истинно верующие люди (а не в формате «ну, я же русский человек, крест ношу») всё же есть, примерно один на несколько десятков или сотен, и иногда они всё же приходят к психологу, а не к батюшке. В этом случае необходимо говорить с ними на их языке, в их системе понятий, и опираясь на их систему ценностей. Для этого вспомним то, что говорилось в начале статьи, и учтём, что любые противоречия слов психолога с канонами веры будут истолкованы не в пользу психолога. Если уж вы решили работать с верующим клиентом, эти каноны полезно знать, причём знать лучше, чем клиент. Что, впрочем, несложно: верующие крайне редко бывают знакомы с основами своей веры иначе как в цитатах и «где-то слышали». Более того, священных текстов такое количество, что найти цитату, подтверждающую любую точку зрения, при некоторых усилиях вполне реально, а уж истолковать её нужным образом совсем несложно, особенно если грамотно сослаться. При правильной работе в этой технике у клиента создаётся не просто согласие со словами психолога, а соответствующее убеждение. Важно заранее обработать противоречия, непременно могущие возникнуть, если клиент решит «обкатать» эти убеждения у батюшки, который может иметь своё, иногда странное, иногда до идиотизма странное мнение по любому поводу, даже если он никогда не задумывался над задаваемым вопросом. Ключевые моменты надо подкрепить не только ссылками на цитаты и их толкования, но и непременно на рассказ о церковном иерархе, поддерживающим эти ключевые моменты (желательно о более, чем одном), то есть подменить свой авторитет внешним. Нужно помнить, что один из важных бонусов психологии веры — чувство защищенности. Это чувство следует поддерживать и лелеять, так как дискомфорт может отвратить верующего от работы с психологом. Всегда полезно помнить, что основная формальная цель христианства — спасение души (что бы под этим ни подразумевалось), а всё остальное можно позиционировать как мелкие, несущественные подробности. Душа же бессмертна и неповреждаема. Очень важно понимать, что вера для верующего — это не просто признак структуры мировоззрения, а его основа. Верующий не в состоянии понять, как можно жить без веры, и часто сообщает, что атеизм — тоже вера, только в то, что Бога нет. Попытки объяснить, что есть альтернативный подход, когда человек вообще не занимается верой ни во что, что есть факты, гипотезы и теории, проверки, приводящие к большей или меньшей уверенности в чём-то, причём эта уверенность может изменяться в зависимости от аргументов, такие объяснения вызывают недоумение и отторжение. Поэтому для успешной терапии важно выяснить, что именно из мировоззрения клиента является предметом веры, и никогда не пытаться заставить его усомниться в этом предмете, он всё равно не будет на такое способен, и даже более того, отсутствие сомнений в вере считается обязательным признаком верующего. Имейте в виду, что проявления «крепкой» веры малоотличимы от симптоматики бреда (в разных вариантах: первичный бред, конформный бред, бредовое расстройство и т.п.), и ведите себя соответственно. Не противоречьте. Ничего хорошего из этого не выйдет. В рамках обозначенных правил вполне можно направить усилия клиента на социализацию, конструктив, позитив, адекватизацию и адаптацию, психологическое благополучие. К сожалению, в основном точкой приложения сил будет внутренняя ситуация верующих, так как поведенчески они во многом консервативны и ригидны. Эти рекомендации, разумеется, не исчерпывают особенности работы с верующим клиентом, но, буду надеяться, дополнительное понимание психологии верующих даст моим коллегам больше возможностей.

Комментарии

Добавить комментарий