Движение про тесто
Зовет нас песен про тесто клич,
Граждане, все остальное - кич,
Граждане, встанем, сомкнув ряды,
Граждане, и ни туды, ни сюды.
Иваси «Песня про тесто»
Известно, что наиболее важные исторические события во многом рождены протестными движениями. Освободительная борьба, восстания, революции… Откуда это все берется? Неужели само по себе, на манер самозарождения мышей в грязных тряпках? Ведь это же надо образовать сходное во многих умах желание что-то изменить, достаточно сильное, чтобы человек оторвался от дивана и начал заниматься сложной, часто подпольной, а иногда даже опасной деятельностью? Чтобы таких человеков набралось много, чтобы выделился трибун, пригодный для военной или политической борьбы – это ж какой сложный процесс!
Если бы этот процесс был паразитной активностью, он встречался бы достаточно редко, однако мы наблюдаем прямо противоположную ситуацию: повсеместно какие-то толпы и организации против чего-то или против кого-то дружат, иногда вплоть до неожиданной смены государственного строя.
Такая повторяемость говорит нам о том, что механизм активной оппозиции обусловлен эволюционной надобностью. Давайте попробуем его анатомировать и посмотреть, как он устроен.
1. Сначала должен быть протест. Протест – это недовольство существующим положением. Протест обычно направлен против хронической неудовлетворенности какой-либо потребности. Если потребность мелкая, то и протест слаб. Да, можно обеспокоить страхом перед глобальным потеплением достаточное количество людей, чтобы надыбать хорошее финансирование метеорологических исследований, или напугать публику излучением от монитора, чтобы сыграть на рынке шарлатанских приспособлений, поглощающих радиоволны, или напугать какой-нибудь еще сказочкой, чтобы оправдать введение идиотских законов. Но эти искусственные процессы достаточно быстро иссякают, потому что страх надо подпитывать, а одних телевизионных страшилок быстро становится недостаточно. Хотя черт его знает… К гадалкам, избавляющим от сглаза, уже сколько веков ходят.
В общем, страх – один из поводов для протеста, на котором можно сыграть. Второй повод, дополнительный к страху – ненависть. Третий, очень медленный, но и очень мощный – голод. Собственно, бунт случается не тогда, когда «верхи не могут, а низы не хотят», а когда у народа на столе нет еды. Если ситуация не дошла до этой стадии, правитель может особенно не беспокоиться – пошумят и разойдутся. А вот когда нечего есть, пора бояться разъяренных толп, громящих склады, магазины и министерства.
Если ориентироваться на пирамиду Маслоу, то самые сильные поводы к активному протесту – те, что пониже. Толпа не поднимется на бунт из-за того, что стало мало интересных фильмов, или из-за того, что в продаже нет хорошей акварели, хотя недовольство в узких кругах вполне может иметь место, и даже может породить вялотекущие, интеллигентные, законопослушные протестные движения.
Например, интеллектуальный голод, точнее – страх его, породил пиратские партии во многих странах. Еще братья Стругацкие в «Гадких лебедях» описали новую породу людей, которым книги нужны как пища, и без них эти люди не могут жить.
Однако одиночка или маленький кружок, чем-то недовольный, ощущает себя отщепенцем, испытывает чувство отверженности, осуждения обществом, если только у него нет массы соратников. Это эволюционно оправданный механизм защиты общества от психопатов, обремененных патологическими потребностями. Личность нуждается во внешнем одобрении, в осознании, что «наше дело правое», поэтому одиночка со своим индивидуальным протестом будет лишь бурчать себе под нос ругательства и угрозы в непонятно чей адрес, пить горькую и точить слезу у себя на кухне, как максимум – в компании нескольких единомышленников, и лишь самые радикально настроенные девианты наточат топор и самостоятельно пойдут мочить старушку-процентщицу.
2. Протест должен стать достаточно широк, чтобы образовалась группа сподвижников. Здесь работают два фактора: количество недовольных и связь между ними. Никакого секрета в этом нет даже для наших правителей, что видно по тому, что, будучи неспособными устранить противоречия и недостатки системы (то есть снизить недовольство), они стараются нарушить связь между людьми, то есть вводят цензуру (запрещена в РФ), запрещающую публично выражать осуждение существующего порядка, собираться вместе по не одобренному сверху поводу, и тому подобное.
Еще дедушка Ленин, планируя Великую Октябрьскую Социалистическую Заварушку, требовал в первую очередь занять почту, телеграф, телефон, мосты – то есть лишить противника связи. Это то, что, очевидно, планируется нашим правительством по отношению к народу (из чего косвенно следует, что народ для правительства - противник).
Великий зодчий социализма, товарищ Сталин (в девичестве Джугашвили), вкусив голодных бунтов периода коллективизации, решил вопрос радикально, квалифицировав несанкционированный обмен информацией как уголовное преступление, наказуемое таким лишением свободы, которое было эквивалентно смертному приговору. А то и без иносказаний, приговором прямо-таки откровенно смертным.
Аналогичный закон появился сейчас и у нас, но Сталин уже умер, поэтому новый закон работает не лучше остальных новых законов, то есть не работает вообще. Боюсь, что пока не работает. Очень боюсь. Некстати: если раньше тот факт, что не все законы де-юре являются законами де-факто (а, согласитесь, странно считать законом положение, существующее лишь на бумаге, это, скорее, пожелания или мечтания) был явно негативным явлением, то сейчас это, по всей видимости, явление положительное, ибо страшно представить ту катастрофу, которая случилась бы, если бы все горячечные фантазии бешеных принтеров вдруг начали бы строго исполняться.
В общем, независимо от того, что происходит здесь и сейчас, протест, не охвативший достаточно большую группу недовольных, непременно пассивен. И только после определенной черты количество переходит в качество, и каждый отдельный оппозиционер осознает свое негодование как социально одобряемое, поддерживаемое обществом, пусть и не всем. А это, как ни крути, потребность. Потребность быть хорошим.
3. В этот момент срабатывает компонент стадного инстинкта, требующий распространения новой модели эффективного поведения. В индивидуальном порядке, в быту, этот компонент осуществляется в форме: «Ты слушай меня, я тебе объясню, как надо!» а в массовом, в порядке зарождающегося и развивающегося протестного движения – в потребности пропаганды идей: в листовках, дацзыбао, речах, пабликах, видеороликах и так далее.
Это очень важный момент, потому что идеи в этот период достаточно сыры, имеют массу вариантов, иногда взаимоисключающих по исполнению, хотя и сходных по природе. Свергнуть царя, заставить царя отречься от престола в пользу другого, взорвать царя бомбой, обратиться к царю с челобитной – мало ли… При публичном обсуждении идеи конвергируют, эволюционируют и дистиллируются, исключая из себя случайное и противоречивое и оставляя закономерное и логичное, пока не остается одна или немного внятных программ.
Это опасное для существующей системы время, поскольку продуманной программе, вылизанной тысячами людей, противопоставить нечего – существующая система не умеет, разучилась строить стратегии, некому там всяким баловством заниматься, надо отчетность заполнять.
Прямо сейчас мы можем наблюдать эту стадию в борьбе пиратов против правоторговцев. Пираты – уже не маргинальные одиночки, злонамеренно нарушающие авторские права, это прогрессивное политическое движение, имеющее куда более точное представление о ситуации, чем панически пытающиеся сохранить статус-кво вместе с прибылью, анахроничные посредники между творцом и его публикой. Уже всем ясно, что посредники не нужны, что они только мешают, что пользу они приносят лишь самим себе, но добровольно отказаться от своей прибыли, увы, не могут, и из последних сил подпирают костылями устаревший способ получения дохода. С другой стороны, еще нет четкого и эффективного механизма вознаграждения творца за его труд, но как только он появится, правоторговцы окажутся не в состоянии с ним конкурировать и либо вымрут, либо переквалифицируются в управдомы.
4. С этого момента общество расколото. С одной стороны – одряхлевшая, прогнившая, недееспособная (в рассматриваемом вопросе), функционирующая вхолостую старая система, а с другой стороны – молодая, зеленая, сырая, не обладающая властью, еще не способная функционировать новая.
Сторонники находятся у обоих крайностей. Одни кричат: «Мутен судак!», другие – «Мы обожаем господина ПэЖэ!». В этом нет противоречия. В обществе должны быть и консерваторы, и реформаторы. Реформаторов обычно меньше (я писал об этом в статье «Несколько слов об идиотах»), потому что сохранность, безопасность общества приоритетнее прогресса, и реформы случаются только после того, как сила реформаторов перевешивает силу традиционалистов, то есть когда ситуация становится настолько критической, что естественное соотношение интенций изменяется. Но пока этого не произошло, в обществе бурлят те же самые процессы, что и на клеточном уровне в мозгу кошки в рассуждении «поймать мышку или еще поспать?». Мы можем лишь гадать, какие нейронные войны сопровождают эти сомнения.
Это я к тому, что подобные бурления вполне нормальны, естественны для общества, даже при наличии жертв, и даже жертв массовых, как это ни печально с точки зрения индивидуума и гуманиста. Увы, организм мыслит категориями пользы организма, а не отдельных клеток.
5. Решающим моментом является выделение лидера, способного объединить если не все, то хотя бы наиболее сильные течения потока. Как ни глупо, нет в человечестве силы, способной заставить нескольких людей быть настолько же цельным образованием, как личность. Еще Франческо Гвиччардини в XVI, кажется, веке писал: «Где соберется шесть или девять умников, в действительности окажется столько же дураков». Кто-то еще помнит, что Временное правительство оказалось бессильным против личности вождя революции.
Нужный лидер просто по закону больших чисел не может появиться в маленькой группе, но само собой разумеющимся образом возникает в большой.
Интересно, что в частном протесте лидер движения не обязан быть сильнее существующего правителя, потому как власть имеет много проблем, которыми ей следует заниматься по роду своей деятельности: внешняя политика, экономика, внутренняя безопасность, не говоря уже о таких отпущенных на нашей территории на самотек и откуп спекулянтам вопросах, как наука, культура, образование, здравоохранение, общественное здоровье и так далее, а оппозиционер бьет в одну точку, занимается одним делом, и вовсе не собирается взваливать на себя все тяготы управления хозяйством в целом.
Единственное, от чего он должен держаться подальше – это от покушения на капиталы самодержца и приближенных. В этом случае расправа будет быстрой, жестокой и бескомпромиссной.
6. Вариантов финала всего три: либо реформа в том или ином виде осуществляется, к большему или меньшему удовлетворению бунтарей, либо запрещается законодательно и уходит в подполье, либо жестко подавляется с усекновением голов зачинщиков.
Все три варианта одинаково нормальны и естественны для социальных протестов в историческом развитии.
Есть несколько уточнений.
Помимо естественных, стихийных протестов, существует довольно много течений, инспирированных заинтересованными лицами, имеющими достаточно ресурсов для организации пропаганды.
В частности, противостояние России и Украины, которое мы имеем несчастье наблюдать, это противостояние не стран, не государств (не скажу про Украину, а в России государства по факту же не существует: есть территория, народ и кучка власть имущих мародеров), и не народов, а лишь жертв пропаганды: жертвы пропаганды российской против жертв пропаганды украинской. Есть еще жертвы американской и европейской пропаганд, но они далеко, и языковый барьер мешает им участвовать в местной перебранке.
Такие артефактные движения протеста могут иметь своим результатом только передел собственности между их организаторами, то есть, собственно, ту цель, ради которой они и были старательно спровоцированы.
Выводы.
Идут социальные процессы, естественные, но болезненные, как для общества, так и для отдельных людей. Вы можете в них участвовать, можете не участвовать, по большому счету это ничего не изменит, так как участие или неучастие определяется актуальностью соответствующей инстинктивной деятельности в отдельном мозгу, и сомнения отдельной личности не изменят общего соотношения сил. Обязательно будут призывы примкнуть к какой-то стороне или не участвовать вообще, согласно пункту 3 данного текста, но разумному человеку следует понимать, что его решение зависит не только от интенсивности пропаганды, но и от его личных предпочтений. Что для него важнее – решает он сам, и обществу совершенно неважно, как именно он решит, результат социального вихря определяется исключительно статистически. Если человек колеблется, не знает, куда податься и кому примкнуть – это тоже вполне нормально, обязательно должен быть процент личностей с неразрешенным конфликтом установок, даже если колебания внутренне мучительны. Могу лишь посоветовать хотя бы отказаться от переживаний по тому поводу, что вы переживаете.
Что до меня, то этот вопрос я решаю просто: хочется – участвую, не хочется – не участвую. И не надо мне рассказывать, чего требует от меня Родина: я четко знаю, что она хочет, чтобы я жил долго и счастливо, даже если для этого нам с ней придется расстаться, а всякие альтернативные фантазии от имени Родины со стороны фанатиков и профессиональных пропагандистов меня не возбуждают.
И вам того же желаю.
© Александр Лебедев 2014
© Иоганн Сваммердам (Александр Лебедев)
Комментарии
Нет комментариев.